Шамиль Тарпищев – о своей жизни и судьбе в теннисе, работе Федерации в новых реалиях и раскладах перед Олимпиадой. Часть 1

Президент Федерации тенниса России Шамиль Анвярович Тарпищев ответил на вопросы Анастасии Мыскиной, чемпионки Ролан Гаррос-2004, как и всегда развёрнуто, углубляясь в свои красочные зарисовки прошлого, везде проводя параллели между жизнью и теннисом.

Он рассказал, какие идеи движут им и вдохновляют его, спустя почти четверть века на посту, над чем работают Федерация и он лично в сложившейся геополитической обстановке. Поделился своим мнением об Иге Швёнтек и Карлосе Алькарасе и сказал, на кого бы он походил по стилю игры, выступая в профессиональном туре сейчас. 

Предлагаем вашему вниманию первую часть большого интервью.

Анастасия Мыскина: Правила новые придумывают, в паре решающее очко, хотят всё сделать быстрее. Как думаете, как будет меняться наш любимый вид спорта?

Шамиль Тарпищев: Надо им предложить просто сетку снять (смеётся).

- Это был бы самый простой вариант…

- Нет, надо всё же окунуться немного в историю. Если вспомнить времена, когда играли деревянными ракетками (моё поколение ещё играло), то по сравнению с нынешним теннисом скорости возросли за счёт инвентаря, струн на 22,5%. Представляете, какие требования начал предъявлять теннис к спортсменам в плане здоровья? Если скорости почти на четвертую часть возросли, значит требования к функциональной готовности возросли тоже.

И изменения ещё будут, всё обычно проверяют на молодых теннисистах. Например, правило, что, если при подаче мяч цепляет трос, игра продолжается. Также молодёжные чемпионаты мира и Европы делают с пятисетовыми матчами, но до 4 геймов. То есть идёт поиск оптимизации, чтобы увеличить смотрибельность и привлечь молодёжь за счёт частого выброса адреналина к нашему прекрасному виду спорта, поэтому изменения естественно будут.

- Шамиль Анвярович, а как проходит ваш обычный день?

- Я встаю утром и говорю: «Добрый вечер». Обычно встаю очень рано, у меня достаточно насыщенное расписание, так что сложно все дела и задачи уместить, ведь я ещё член Международного олимпийского комитета. Обязательства очень разные. Когда я в Москве, может быть 3-4 внешних встречи, когда нужно куда-то ехать и выступать, бывает, и 15 встреч, если сижу в офисе и они идут одна за другой. Зачастую, кажется, что времени просто ни на что не хватает, поэтому я люблю выезжать из дома до рабочего дня (это до 06:30 утра)…

- Ничего себе!

- А потому что иначе по пробкам не проедешь. Да, ещё и нужно добраться до места, где ты планируешь работать. Основные дела стараюсь заканчивать до четырёх, но бывает, что задерживаешься и до 11 ночи по делам. Так что у меня ненормированный рабочий день, хотя, в целом, расписания стараюсь придерживаться, потому что, если опоздаешь в одном месте, всё комом накапливается, и ты уже задерживаешься везде.

- Вы глава нашей Федерации много лет, какое самое сложное решение вам приходилось принимать на этом посту?

- На самом деле, их много.

- Могу представить, что с каждым поколением теннисистов были свои истории…

- Пожалуй, приходит на ум необычное решение. В 1976-м году мы должны были выиграть Кубок Дэвиса, а полуфинальный матч должен был быть с командой Чили. Но, как и всегда, вмешалась политика: тогда Аугусто Пиночет пришёл к власти, убили Сальвадора Альенде, а у нас по планам матч в Москве.

Нас тогда очень футбол подвёл. Почему? Потому что Чили и сборная Советского Союза сыграли 0:0 в Москве – ничья – и нам запретили играть на нашей территории. Меня вызывали в ЦК партии и говорят: «Ты гарантируешь победу?». И я писал расписку, что гарантирую победу, если мы играем в Москве. Потом следующий момент: «А где бы мы играли, если бы пришлось выбирать нейтральное поле?». Говорю: «В Германии на грунте я тоже гарантирую победу» и писал опять расписку, но играть нам не дали из-за политических соображений.

- Но вы когда писали расписку не знали, что не дадут играть?

- Не знал, конечно, потому что я был на 200% уверен, что мы выиграем. Мы бы в тот год выиграли Кубок Дэвиса в целом. Несмотря на то, что команда Чили была сильная, но у себя всегда играть легче. Да и финал играли бы с Италией тоже в Москве, тоже у себя. У них были бы в составе Коррадо Барраззутти, Адриано Панатта, у нас – Александр Метревели, Теймураз Какулия, Сергей Лихачёв. Но нам не дали сыграть, таких эпизодов я могу много набрать.

- А, может быть, есть какая-то история, где нужно было поступить иначе, и вы к ней в мыслях всё время возвращаетесь, проживая её вновь? Я, например, никак не могу пережить свою Олимпиаду, от которой всё икают мои родственники и близкие. Я прокручиваю в голове, какой удар я могла бы сделать, чтобы изменить эту историю? Как у вас?

- У меня много матчей было Кубка Дэвиса, если говорить о спорте, но были и жизненные ключевые решения. Часто бывало, что от чего я отказывался по жизни, всегда всё равно туда попадал. А подобных судьбоносных решений в матчах сборной было очень много. Например, даже решение во время Кубка Дэвиса в 2002 году, когда все хотели Евгения Кафельникова, чтобы он играл, а я выставил Михаила Южного.

Единственный, кто пошёл против общего мнения. Все тогда говорили, мол, Кафельников пусть играет, даже если он проиграет, нам ничего не будет. А если Южный проиграет, то придётся брать ответственность на себя. Но такая, наверное, у нас участь в теннисе.

Теннис этому учит. Риск – благородное дело, а оправданный риск – это сказка. Ведь рискнул и выиграл, ты прав, а если рискнул и проиграл, то виноват тренер. Но это по жизни так. Теннис – это прямой перенос на жизнь: приходится принимать решения, от которых или ты страдаешь, или ты выигрываешь, поэтому это привычная комбинация, не зависящая от тебя.

- Согласна. Какие встречи бы назвали судьбоносными?

- Судьбоносные… Хм, наверное, когда я стал старшим тренером сборной, а точнее, меня на это пост назначил Дмитрий Прохоров – это отец нашего олигарха, который, кстати, первые шаги делал в теннисе, а потом вымахал в росте и пошёл в баскетбол.

Дмитрий Ионович Прохоров был начальником управления международных спортивных связей, он первым предложил мне стать старшим тренером, я возразил: «Но я хочу в теннис играть». Это был 1973-й год, я, по-моему, четвёртым был в Советском Союзе по классификации. И сказал тогда: «Я хочу играть, потому что у меня лучшие результаты, а у меня в 73-м году с 1 января по 1 августа не было ни одного поражения». Закончилось всё тем, что он третий раз меня вызвал и говорит: «Последний раз предлагаю». Я: «Но я хочу играть», а он мне вот такую фразу: «А кто тебе даст играть?».

- Ничего себе!

- А почему? Потому что мы не играли с Родезией, Южной Африкой и Чили по политическим соображениям. Потом теннис был олимпийским видом спорта до 1924, а потом только с Сеула, с 1988-го. Неолимпийские виды спорта финансировались по остаточному принципу и выездов на соревнования было мало. Выезжали единицы, это всегда было праздником, и отправляли всегда тех, кто действительно заслужил. Так что понимание всего этого вкупе и фраза «Кто тебе даст?» склонила меня к тому, что в 25 лет я стал старшим тренером сборной. А вся сборная была старше меня. Так что, к вопросу, о непростых решениях, ответственность за них пришла довольно рано, поэтому я к ней просто привык.

- А Борис Николаевич Ельцин?

- Это уже немножко другая история. Но она действительно была судьбоносной, потому что изменила мою позицию в жизни. Дело было в Юрмале, мы играли на пляже в футбол, мяч откатился к воде, и я столкнулся нос к носу с Борисом Николаевичем. Я сначала опешил и не знал, что сказать, а потом предложил сыграть в теннис. Он говорит: «Я только начал играть», я предложил: «Ну, тогда мы пару сыграем», он отвечает: «А пару я вообще не играл». Я подытожил: «Будет интересно». Так всё и сложилось по мотивам этого «будет интересно». Первый парный матч мы сыграли таким составом: Серёжа Леонюк, я, Миша Задорнов – наш юморист – и Борис Николаевич. Отсюда началось наше знакомство, которое переросло в дружбу, а потом я и вовсе стал советником Бориса Николаевича.

- Правда, что вы с ним обсуждали тактику перед матчами сборной и он давал советы?

- Обсуждали. Не то, чтоб он советовал, мы обсуждали, потому что он теннисом интересовался и считал, что теннис – это очень хороший вид спорта для релаксации. Он всегда отмечал, что, когда играешь в теннис, отдыхает голова, идёт переключение, он забывал обо всём. Это помогало ему в работе. Он, как правило, рано ложился спать, в три часа ночи просыпался, начинал работать, а в 7 утра мы шли играть в теннис два-три раза в неделю.

Он же был мастером спорта по волейболу. Спорт знал, понимал, но теннис для него – это новый вид спорта, поэтому Борис Николаевич любил смотреть, и мы часто смотрели матчи по телевизору, а он задавал вопросы, почему так или эдак.

Ещё помню первый его выезд на Уимблдон, когда впервые увидели Машу Шарапову.

- Когда она выиграла?

- (Утвердительно кивает). Как это было: мы сидели на лужайке смотрели её матч первого круга. Он говорит: «Молодая, наверное, ещё рановато ей достигать результаты». Мы пошли в столовую спортсменов, а он продолжал расспрашивать про стиль игры и прочее. А я говорю: «Да, сейчас она к вам подойдёт и сама расскажет!». Вижу, она с подносом идёт. Я её окликаю: «Маша, иди я тебя с Борисом Николаевичем познакомлю». Она оставила поднос, подошла, они поговорили. А он мне после и говорит: «Она будет играть очень здорово, но сейчас пока молодая», мы улетели, а она в этот год выиграла Уимблдон.


Полную версию видеоинтервью смотрите по ссылке: YouTube.com